Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, февраль
– Далее.
– Жена Степана Марфа, тридцати четырёх лет, и трое сыновей: Ваня – десяти, Степан – восьми и Гриша – семи лет.
– Н—да, – Путилин прошёл к столу и сел в кресло, – восемь душ, насильственно лишённых жизни, топор с почти сгоревшей рукояткой и более ничего.
– Иван Дмитрич, – почесал нос штабс—капитан и, словно бы в издёвку, добавил, – восьмой вообще неустановленная личность.
Путилин положил руки на стол, но тут же убрал их и сам откинулся на спинку.
– О земляках что выяснил в артели? – начальник сыскного отделения повернул голову к Жукову, тот пожал плечами:
– Об этом ничего, – покраснел Миша, прикусив губу.
– Ты спрашивал?
Миша потупился:
– По чести говоря, нет.
– Вернёшься туда и разузнаешь, – Путилин нацелил в Жукова указательным пальцем, – заодно спросишь, не имел ли Морозов желания уйти из артели.
– Так точно, разрешите?
– Господин Жуков, – жёстко сказал Иван Дмитриевич, – когда же ты научишься внимательно слушать. Поначалу получи полную картину, а уж потом спеши выполнять. Иван Иванович, чем закончились ваши расспросы?
– Мне добавить, Иван Дмитриевич, к сожалению нечего, – Соловьёв поднялся с места, хотя Путилин не требовал от своих сотрудников такого, – все пять лет, что Морозовы занимали квартиру, жили особняком. Поздороваются и к себе, а иной раз и на приветствие не отвечали. Дети постоянно с ними были то в артели, когда уходили работать, то дома. Им не позволялось на улицу выходить.
– Значит и здесь ниточка обрывается. В прочем… А вы чем порадуете, Иван Андреич?
– Мне добавить нечего, – развёл руками Волков.
– Что ж, – подытожил Путилин, – нет, как говорится, худа без добра. То, что наши Морозовы были такими нелюдимыми, есть определённое преимущество.
Миша вздёрнул вверх брови, на языке вертелся вопрос, но стерпел и не стал выказывать интерес.
– У них мало знакомых и чужого они бы к себе не пустили, так?
– Так то оно так, это верно, – штабс—капитан перебил Ивана Дмитриевича, но тот даже не взглянул на Орлова, – но с другой стороны напоминает поиски иголки, прошу прощения, в стоге сена.
– Не знаю, – постучал по столу пальцем Иван Дмитриевич. – может и напоминает, но за пять, нет шесть лет жизни в столице Морозов мог и обзавестись знакомствами в Петербурге, но что—то мне подсказывает – не тот человек. Поэтому надо начинать с приезжих из деревни. Как, Миша, она прозывается?
– Ильеши.
– Вот с неё и надо, а уж потом и со всей Княжевской волости.
– Я готов, – подтянулся Жуков.
– Нет, Миша, ты не исправим, – погрозил Путилин, – я тебя на Сенной отправлю, там мне шепнули Сенька Кургузый объявился.
– Я и туда готов.
– А вы, что нам поведаете, Василий Михайлович?
– Мне кажется, Морозов действительно знал своего убийцу. Помните, что дворник говорил: Степан Иваныч похвастался переездом на квартиру и открытием своего дела? Вот, я думаю, первая ниточка, за не стоит и дёрнуть, но тау, чтобы не оборвалась. Морозов собирался что—то покупать, копил деньги, именно поэтому жил в такой нищете, откладывал каждую полушку.
– Продолжайте.
– Вот я и думаю, а не является ли продавцом тот, маленького роста в черном овчинном полушубке мужичок?
– Вполне может быть.
– И топор продавец, если его можно так окрестить, мог принести с собою.
– А как же он их обухом—то? – произнёс Соловьёв, – они, что очереди своей ждали, как быки на бойне?
– Нет, – продолжил штабс—капитан, поднимаясь со стула, – я думаю, убийца их поджидал дома и там по одному, потом оттащил кого в кровать, кого под стол, а сам хозяин вернулся последним.
– Но убийца мог украсть деньги, если знал о них.
– Мог, но подозрение в первую очередь пало бы на него, ведь вероятнее всего сделка держалась в тайне. Морозов не стал бы о ней рассказывать, то, что сказал дворнику, ради красного словца, скорее всего, вырвалось от похвальбы, что, мол, не смотри на наше нищенство, скоро, как люди заживём. Барином прозываться буду. Не более.
– В ваших словах есть здравый смысл, но это не исключает, что продавец совсем незнакомый человек Морозову.
– Нет, Иван Дмитриевич, исключает. Посудите сами, Степан Иваныч по трактирам и кабакам не ходил. В артель и домой, значит, знакомый либо волостной, либо, что вероятнее всего, деревенский.
– Может быть, вы правы, Василий Михайлович, мы можем установить в Адресной экспедиции всех приехавших из Княжевской волости.
– Можем.
– Тогда вы займитесь экспедицией, Жуков артелью, а вас я прошу заняться, – Путилин обратился к Волкову и Соловьёву, – Сенькой Кургузый, думаю, не просто так он снова вернулся в столицу. Как мне стало известно, он иногда бывает в поздние часы в небезызвестном Заведении на Сенной.
– Мадам генеральши?
– Совершенно верно.
– Сведения верны? – спросил Иван Иванович.
– Я всецело доверяю лицу, поставившему меня в известность. Только не вспугните, у него нюх волчий на засады. Господа, я прошу предельной осторожности. Убийцы – люди непонятные и им терять нечего, что душегубу с Курляндской, что Сеньке. Я же к доктору Рихтеру в Александровскую.
Александровская больница занимала несколько зданий в два и три этажа на набережной Фонтанки, выкрашенные в жёлтый цвет с белыми полосками по проёмам окон. Парадный вход находился со стороны Троицкого проспекта, маленький садик перед ним огорожен металлической решёткой, окрашенной в чёрный цвет.
Иван Дмитриевич поправил воротник пальто, который поднял во время езды, чтобы холодный ветер не хлестал колючими иголками по щекам.
Темнеет в Петербурге рано, поэтому зимняя луна серебрила упавший снег, не убранный дворниками. Проспект был пустынен. Стены Троицкого собора высились сурово и строго, потемневшими куполами сливаясь с небом, но оттого только волшебнее становился маленький палисадник, с деревьями, покрытыми белоснежными шапками, теперь приобретавшими сероватый оттенок. Причудливые переплёты окон освящались изнутри лампадами и свечами, казалось, что там, в темноте есть кто—то, зорко надзирающий за тем, что делается снаружи.
Путилин перекрестился на собор и пошёл ко входу немного неуклюжей медвежьей походкой, размахивая тростью.
Стоящий у входа привратник указал, что господин Рихтер, как привезли с Курляндской убитых, так находится в прозекторской, и вызвался проводить Ивана Дмитриевича, хотя тот и знал, где располагался кабинет, но от провожатого не отказался.
– Благодарю, – произнёс Путилин и шагнул в прозекторскую, в нос шибануло едким запахом формалина, что защипало в глазах и появились слезы.
Доктор был одет в синий халат, поверх которого накинут клеёнчатый фартук, на руках перчатки.
Иван Дмитриевич приложил руку с платком к лицу.
– Рановато вы, Иван Дмитрич, рановато, – обернулся к нему доктор Рихтер и, увидев на глазах старого сыщика слезы, криво улыбнулся, – пройдёмте, любезный, в мой кабинет.
– С превеликим удовольствием, – выдавил из себя Путилин и быстрыми шагами покинул прозекторскую.
Кабинет самого доктора был небольшим, но из—за обилия книг, занимавших три стены, казался совсем крохотным.
– Прошу, – Рихтер указал рукою на стул, – не хотите чаю? – Спросил у Ивана Дмитриевича.
Путилин покачал головою, после запаха в прозекторской он не мог вымолвить ни слова, горло стиснуло, не иначе железными тисками.
– Иван Дмитриевич, вы ждёте от меня каких—то результатов?
Путилин кивнул головой, только сейчас он смог убрать руку с платком от лица.
– Отчёт, если не возражаете, представлю завтра, все—таки восемь человек.
– Нет, господин Рихтер, мне хотелось бы узнать ваше мнение.
– Что ж? Поделиться могу своими соображениями, но добавлю, Иван Дмитриевич, что это мои соображения.
– Конечно.
– Судя по характеру ран на головах убиенных, убийца был один.
Путилин кивнул головой.
– Нанесены все в височную часть головы, смерть наступила сразу, никто из убитых никаких мучений не испытывал. Убийца, исходя из силы ударов, крепкий и при том небольшого роста. И что для вас важно, Иван Дмитриевич, левша.
– Это из каких соображений?
– Бил злоумышленник дубинкой с острым краем…
– Обухом топора? – перебил доктора Иван Дмитриевич.
– Совершенно верно, – стукнул себя по лбу Рихтер, – вылетело из головы, всю дорогу гадал, но так про топор и не вспомнил. Совершенно верно, обухом. Обычно человек бьет сверху вниз и с лёгким уклоном вправо. А здесь все нанесены с левым.
– Может, удобнее замахиваться было?
– Вот именно, – улыбнулся доктор, – ему было так сподручнее.
– Вы говорите маленького роста, а это из чего вытекает?
– Тоже из удара, у взрослых мужчин нижний край раны более вдавлин в череп, чем верхний.
